Александр Полиди: «Политика — концентрированное выражение экономики»

Заслуженный экономист Кубани Александр Полиди рассказал о том, какие тренды прослеживаются в экономической сфере, какие плюсы и минусы принесет 2022 год.

— Александр, в начале года не уходит ощущение, что неопределенность в мире нарастает — как в сфере экономики, так и в сфере эпидемиологии, политики — и теперь это все один большой клубок. В России, напротив, нарастает определенность. И неизвестно, что лучше. Какие скрытые угрозы, на ваш взгляд, сейчас не замечают ведущие мировые политики и экономисты?
— Вообще, особенность последних нескольких лет — это субъективное влияние политики на экономику. Хотя, по классике, политика является концентрированным выражением экономики.
Именно в этом я вижу серьезную недо­оцененную угрозу, особенно для российской экономики. Слишком большая нагрузка на экономику ложится в связи с амбициями государства. Ведь в конечном итоге именно экономика, а точнее бизнес и домохозяйства, оплачивает все политические решения. Отсюда закладываемый на годы вперед замедленный рост, если не спад деловой активности в сфере конечного потребления и инвестиций.
Если говорить именно о сфере экономики, огромную недооцененную угрозу я вижу в мировой инфляции. Именно ее стараются не замечать политики, но это уже практически свершившийся факт. Разумеется, наибольшее деструктивное влияние инфляция окажет на развивающиеся и слабые экономики с замкнутыми валютами. Страны с валютами ключевыми — долларом, евро, британским фунтом, швейцарским франком, японской иеной и китайским юанем — гораздо более устойчивы к валютной нестабильности, вызываемой инфляцией. Если не вдаваться в подробности, сильные экономики этих стран экспортируют значительную часть инфляции в страны развивающиеся, например Россию. Поэтому ключевая угроза для нашей экономики — высокая инфляция, опережающая темпы экономического роста, плюс борьба с ней высокими процентными ставками, а это прямая дорога к стагнации.

— Идут разговоры о сворачивании программ QE (количественного смягчения) в США и ЕС в 2022 году. Многие экономисты новой волны уже заявляют, что в новых условиях классические принципы монетарной политики изжили себя и если производство растет, безработица падает, биржи на подъеме, то лимитов для вливания денежной массы в экономику практически не существует. Как вы оцениваете эти заявления?
— Чтобы разобраться в современной монетарной политике, нужна серьезнейшая теоретическая подготовка. Поэтому уровень дилетантства «экспертов», рассуждающих о «новой монетарной политике», зашкаливает. Тем не менее постараюсь объяснить мою позицию, насколько это возможно, просто. Да, классические, ортодоксальные принципы монетарной политики безнадежно устарели хотя бы потому, что появились новые формы денег (электронные, виртуальные), межстрановое движение денег и капитала все больше стирает границы между национальными денежными системами. Современная денежная теория говорит о том, что для государства доступность денег почти неограниченная, ведь они, будучи вложенными в растущие активы (например, предприятия, инфраструктуру), создают новые рабочие места, новые доходы и вообще стимулируют экономический рост и социальный прогресс. Инфляция в таком подходе не является стоп-фактором: у государства есть масса инструментов «стерилизации» и экспорта инфляции, например через гособлигации, долговой рынок и т. п. То есть расходы государства создают доходы реального сектора, или кредиты создают депозиты, а не наоборот. Это справедливо для экономик с ключевыми валютами, о которых мы говорили выше. Плюс высочайшее качество инвестиционного климата, защита капитала и собственности, отлично работающая система социальных выплат. То есть для стимулирования роста государство должно больше тратить, не слишком оглядываясь на инфляцию — для ее «успокоения» есть сильная экономика и международные рынки.
Другое дело — экономики развивающиеся. Для России увеличение госрасходов за счет эмиссии или «распаковки» резервов неизбежно приводит к инфляции и вывозу капитала — последние два года красноречиво об этом свидетельствуют. Проще говоря, не превращается у нас дополнительная денежная масса в увеличение производства, адекватный рост доходов домохозяйств. В результате — дисбаланс спроса и предложения, инфляция, ужесточение денежно-­кредитной политики для борьбы с инфляцией. Но инфляция — это как температура у человека: можно сбить температуру, но причина болезни останется. У нас это незащищенность инвесторов, избыточность и абсурдность регулирования, крайне высокие непроизводительные издержки в избыточном госсекторе. Поэтому новые принципы монетарной политики в ортодоксально устроенной экономике, естественно, не работают, а увеличение госрасходов приводит не к экономическому росту, а к инфляции. В этом смысле я скорее на стороне Центрального банка, который ужесточает денежно-­кредитную политику, борясь с инфляцией, поскольку экономический рост у нас не является прямым следствием доступности денег. Для более мягкой денежно-­кредитной политики нужно новое качество устройства экономики, исключение неэффективного госсектора, снижение административного давления на бизнес и сокращение регулирования.
Резюме: глобально в экономике все базируется на спросе и предложении. Инфляция — это реакция экономики и денежной системы на дисбаланс именно спроса и предложения. Если для стимулирования роста государство вливает много доступных денег (это по сути, хотя и грубо, и есть количественное смягчение в США, ЕС, Китае и других странах с ключевой мировой валютой) и экономика отвечает ускоренным ростом производства товаров и услуг, реальных и портфельных инвестиций, то инфляционное давление невелико и относительно легко управляемо. Если экономика не способна превратить доступные деньги в рост производства товаров и услуг, инвестиций, то она отвечает инфляцией (разрушает конечный спрос домохозяйств) и вывозом капитала — это наша история.

— Что произошло со знаменитым «зеленым переходом»? Неужели дефицит угля, газа, рост нефтяных фьючерсов — это истинный результат экологических саммитов, программ нулевого выброса и прочих реляций? И Россия снова вползает в «тучные годы» на спине у китайских и европейских потребителей?
— «Зеленый переход» — это, безусловно, глобальный тренд, но вот скорость этого перехода явно переоценена на тех самых саммитах. Альтернативы «зеленому переходу» нет, но его политизация привела к тем драматическим последствиям для энергорынка, за которые опять же заплатили конечные потребители. В этом смысле надо признать в моменте провал быстрых зеленых инициатив. Да, переоцененность скорости и технологическая неготовность отрасли — причины безумной волатильности на мировых рынках энергоресурсов. Тем не менее в ближайшие годы, уверен, мы увидим огромный технологический прорыв в части зеленой энергетики, а именно кардинальное снижение затратности и повышение надежности систем энергоснабжения. Вообще, экономические процессы циклические, и сейчас на некоторое время — не думаю, что больше, чем на три — пять лет, — спрос на традиционные энергоносители будет достаточно высок. Это тот самый период, который может (или не может) быть использован российскими компаниями на обеспечение «зеленого перехода», например, в части технологий производства и транспортировки водорода, создания инфраструктуры электрозарядных АЗС. Увеличение доли зеленых источников в глобальном энергобалансе — сложившееся явление, которое не переломить, но, учитывая сохраняющуюся высокую долю углеводородов в этом балансе, уверен, что обвала цен на них не произойдет. Вопрос в том, как будет использован этот пятилетний период — на создание нового качества и структуры российской экономики или на попытки законсервировать неэффективность до тех пор, пока мировой спрос неизбежно не начнет падать. Но это вопрос не к экономистам, а к политикам, по крайней мере в условиях России точно.

— На мой взгляд, одним из самых ярких (и одновременно пугающих) феноменов ушедшего года является взрывной, труднообъяснимый с позиций пандемии рост активов в самых разных отраслях, начиная от акций финтеха и стоимости морских перевозок и заканчивая растительным маслом. Помнится, вы доходчиво и блистательно объясняли эту ситуацию в терминологии четырех агрегатов денежной массы. Расскажите ее вкратце нашим читателям.
— Если не вдаваться в узкопрофессиональные подробности, денежная масса неоднородна по структуре. Она состоит из наличных денег, остатков на текущих счетах и депозитов в банковской системе, высоколиквидных гособлигаций. Наиболее подходящий для макроэкономического анализа агрегат М2 состоит из наличных денег в обращении (вне банков) и остатков средств в национальной валюте на счетах резидентов (физических и юридических лиц) в банковской системе. По сути это трансакционная денежная масса, находящаяся в наиболее ликвидной форме и готовая к мгновенному превращению в расчеты.
Так вот, феномен роста курсовой стоимости фондовых активов в мире есть как раз результат глобального увеличения денежной массы. Это следствие политики количественного смягчения, прежде всего в США, и, безусловно, беспрецедентного вливания в экономики средств господдержки компаний и домохозяйств в период пандемии. Чтобы понять объем вновь появившихся денег на рынке, приведу только одну цифру: объем валового внутреннего продукта России — примерно 1,5 трлн долларов, а объем «пандемийной» господдержки США уже превысил 8 трлн долларов.

Разумеется, для мирового фондового рынка эта денежная масса — колоссальный приток спроса. Кстати, это одно из проявлений современной денежной теории: деньги, эмитированные государством, превращаются в депозиты в банковской системе, которые та превращает в доходные вложения — реальные и портфельные (то есть в ценные бумаги) инвестиции. Учитывая недооцененность ценных бумаг российских эмитентов и сохраняющийся либеральный режим перемещения капитала, российский рынок среагировал на бурный прирост денежной массы в унисон с мировым, только более бурно: доходность вложений в российские акции выросла в разы и достигала в отдельные периоды 30 % годовых в портфелях. Правда, доля российского фондового рынка в мировом более чем скромная — менее 1 %, то есть на уровне статистической погрешности. Это еще меньше, чем доля российского валового внутреннего продукта в мировом — около 2 %.
Здесь надо отдать должное денежным властям в лице мегарегулятора — Центрального банка. Сохранение либерального режима по перемещению капитала, с моей точки зрения, одно из самых главных достижений, которое способствует включению страны в мировой рынок денег и инвестиций даже в условиях рестрикций и санкций.
Разумеется, текущая ситуация — прямое следствие беспрецедентного роста денежной массы в мире. Лидерская роль развитых стран на фондовых рынках и здесь определила тренд: компании и домохозяйства предпочли не тратить господдержку одномоментно, а разместили ее на депозитах в банковской системе или напрямую стали инвестировать, тем более что технологически это стало суперпросто.
Сменится ли тренд на падение доходностей или даже — по отдельным бумагам — на спад? Безусловно, да, иначе это противоречило бы логике развития экономических процессов, в частности спекулятивной цикличности. Не думаю, что на фондовом рынке лопнет пузырь типа кризиса доткомов самого конца прошлого века. Регуляторы и профессиональные участники рынка научились регулировать ключевые мировые рынки (США, Европа, Китай) методами тонкой настройки, в первую очередь через ставки по государственным облигациям.

— Несмотря на логику перемещения активов и роста их стоимости, многие видные инвесторы и аналитики уже не первый месяц активно высказываются о гиперпереоцененности рынков, о пузыре криптовалют и прочих рисках. Это и знаменитый Berkshire Hathaway, и ряд инвестиционных банков. На ваш взгляд, какие предпосылки, показатели, индексы могут сигнализировать о предстоящем начале серьезных распродаж и падения рынков?
— Дополню предыдущий ответ. Один показатель — рост ключевых ставок на развитых рынках (США, ЕС, Китай). Повышение ставок приведет к росту доходностей госбумаг и оттоку капитала с рынков акций и корпоративных облигаций. Для снижения опять же гарантированного роста инфляции регуляторы будут повышать ставки, сворачивая программы количественного смягчения. Это приведет к частичному вымыванию ликвидности с рынков корпоративных ценных бумаг и деривативов (фьючерсов, опционов), что способствует снижению доходности в корпоративном сегменте. Но это вполне нормальное явление: сама логика спекуляции на фондовом рынке требует смены конъюнктурных тенденций.

— Что ожидает китайскую экономику? На слуху фатальное падение в 2021 году котировок и индексов основных мейджоров: Alibaba, Tencent, DiDi, Evergrande и прочих. Курс на авторитаризм — это попытка удержать экономику от обвала?
— Экономика Китая слишком велика и влиятельна, все-таки это более 20 % мирового продукта. Поэтому власти, безусловно, предпримут ряд шагов по стабилизации рынка. Несмотря на эти примеры, которые скорее являются показательными выступлениями для китайских властей, устойчивость фондового рынка — безусловный приоритет денежно-кредитной политики Китая. Как раз усиление авторитаризма — это дестабилизирующее явление для рынка, ведь от трети до половины конечных инвесторов в Китае (по разным сегментам фондового рынка и в разные периоды времени) иностранные. Думаю, что Китаю удастся удержать баланс на рынке и примирить авторитаризм со свободой инвестиций.

— Вернемся на твердую (но плодородную) почву Краснодарского края. Вы всегда были апологетом теории, что нашему краю все нипочем благодаря максимально диверсифицированной экономике. В минувшем году диверсификация продолжилась или наблюдались перекосы, скажем, в пользу аграрного сектора или жилищного строительства?
— Безусловно, диверсификация экономики Краснодарского края — важнейший фактор ее устойчивости, хотя далеко не единственный. Тем не менее мы интегрированы в российскую экономику, и состояние последней в значительной, но не исчерпывающей мере определяет здоровье экономики кубанской. Почему не в исчерпывающей? Потому что основа нашей экономики — это АПК, курортно-рекреационный и торгово-логистический комплексы. Именно они ориентированы на конечный потребительский спрос и, следовательно, более консервативно реагируют на кризисные явления. Это плюс мегапроекты, реализованные в крае, — и экономика демонстрировала большую устойчивость.
Сегодня, в условиях исчерпания потенциала роста конечного потребительского спроса, экономика Краснодарского края нуждается в резком увеличении притока инвестиций. Рост спроса уперся в ограниченность потенциала располагаемых доходов (причина — низкая производительность труда), поэтому изменение структуры экономики в пользу высокопроизводительных отраслей — это будущее края. Для ускорения экономической динамики краю необходимо привлечь до 2030 года примерно 13 трлн рублей инвестиций (притом, что годовой валовой региональный продукт — 3 трлн рублей). Основные приоритетные отрасли с наибольшим потенциалом роста — промышленность, IT-сектор, курортно-рекреационный комплекс. Очевидно, что в ближайшее время мы увидим ряд инициатив властей по поддержке этих отраслей в части упрощения административных процедур, госгарантий инвесторам, субсидирования кредитных ставок, компенсации расходов инвесторов на создание инфраструктуры.
Это не перекос, это новые приоритеты, притом что лидерская роль АПК, строительного и торгово-логистического комплекса сохраняется.

— Есть ли у России шанс в ближайшие годы побороть высокую инфляцию, особенно на низовом, потребительском уровне? Или это способно погубить и без того тщедушную деловую активность? И опять возвращаемся к падающим реальным доходам населения — замкнутый круг?
— Именно об этом мы говорили в начале. Чтобы разорвать этот круг, жесткой денежно-кредитной политики по борьбе с инфляцией явно недостаточно. Иначе мы получим, что имеем, — пресловутую стабильность, а реально — нарастающее отставание от мира в социально-экономическом благополучии. Победа над инфляцией не может быть самоцелью, в конце концов, в Японии низкая инфляция при крайне низких темпах экономического роста в течение 30 лет (так называемая стагфляция). Вот только в период такой многолетней стабильности Япония вступила с одним из самых высоких показателей валового внутреннего продукта на душу населения в мире и с высочайшим уровнем производительности труда и располагаемых доходов населения.
Единственная возможность для России — борьба с инфляцией на уровне предложения, то есть основанная на ускоренном инвестировании в высокопроизводительные отрасли экономики. Но для этого нужно абсолютно новое качество конкурентной и инвестиционной среды, социальной сферы, регулирования, гарантий сохранности собственности и исключения непроизводительных расходов неконкурентного государственного сектора.